"Воспоминания Марии М."

Осенью 1923 года она приехала в Москву и поступила в педагогический техникум.

«С первых же дней ученья познакомилась я со студенткой нашего курса, своим внешним видом несколько выделявшуюся среди массы учащихся: спокойное, открытое приветливое лицо с большим лбом и кроткими глазами, гладко зачесанные волосы, черное платье с белым воротничком, во всей ее фигуре и манере себя держать чувствовалась глубина духа и обособленность от мира. Она была из моего города. Там я видела ее один раз мельком. Это была С.В. она была лет на десять старше меня и обладала степенностью и положительностью. Обычно из техникума мы шли с нею вместе, до моего общежития было сорок пять минут ходьбы, а ей еще дальше нужно было пройти минут пятнадцать. Этот-то путь и сблизил нас. Она с интересом расспрашивала меня о моем прошлом, о моих стремлениях и настроениях, высказывала мне много поражавших меня своею правильностью психологических наблюдений надо мной. Так она отметила мне, что на мне лежит оттенок печали, причина которой в моем сиротстве, действительно, мать я потеряла в возрасте шести лет, отца- двенадцати, отсюда гнет на душе, и второе, что самым существенным в моей личности является борьба добра и зла в душе, искание жизненного пути, из этих двух факторов она делала заключение, что мне нужно сознательно вступить на путь искания Господа и найти человека, способного мне заменить отца и мать. По ее мнению, мне нужен был руководитель в духовной жизни. Такого она видела в священнике Николо-Толмачевской церкви о. Илье, к которому и сама недавно пришла. Она отозвалась о нем, как о человеке, с одной стороны, очень верующем и духовно-настроенном, с другой — весьма образованном, так что в нем я могла найти примирение вопросов веры и знания, тяготивших меня тогда, кроме того, она отметила в нем интерес к психологии, что меня будет тянуть к нему, а ему поможет подойти ко мне. С.В. моя внутренняя жизнь казалась сложной и трудной, но именно такие-то, говорила она, и шли к о. Илье. «У него есть матушка, — рассказывала мне С.В., — которая является помощницей ему в духовном деле, душу, на которую ему трудно повлиять самому, он посылает под воздействие чуткого женского сердца матушки».

Но наряду с этим она указала мне на две трудности, с которыми я должна была встретиться в батюшке: во-первых, он очень строг в своих требованиях, во-вторых, у него нет простоты в обращении. По виду он холоден, поэтому не многие из приходящих остаются у него, иные, не выдержав, отходят, духовных детей у него мало. Но им он отдает всю свою душу, и пусть я не смущаюсь недостатком батюшки, потому, что он сам сознает это и страдает.

За все это я была благодарна С.В.

В ближайший же вечер я отправилась в указанный мне храм. Не помню совсем, молилась ли я в пути, или просто мысли бродили в голове, только помню, лишь свернула я в узкий
Толмачевский переулок, в конце которого был храм, душа моя так и встрепенулась, и я, будучи одна совсем в переулке, вслух воззвала к Господу: «Господи! Даруй мне все претерпеть, все пережить, только остаться в этом храме, у этого батюшки. Все вынесу, не отойду» — шептала я, всходя на ступеньки.

Какое впечатление произвел на меня храм, какова была служба — совсем изгладилось из моей памяти, запечатлелся один момент: кончилась всенощная, Батюшка стал благословлять молящихся, лицо у него было ласковое, и он участливо говорил с каждым. Меня вдруг охватила замкнутость и отчужденность. «Как я подойду? Что я скажу?» — думала я. Я стояла позади всех в арке, служба была в главном храме, и чуть ли не вросла в стену, чтобы стать незаметной. Мысли вихрем понеслись в голове: «Одна, все здесь — чужие. Вот она Москва. Кому я нужна? Вспомнила я родных и знакомых, вспомнила все, чем я жила на родине и с чем так смело порвала ради учения. Вот уж, действительно, «дубовый листок оторвался от ветки родимой». Состояние мое было тягостно. В этот момент подошел ко мне Батюшка и благословил со словами: «А, это у нас новенькая. Вы в первый раз?» — спросил батюшка. Меня удивило такое знание своих прихожан. «А как Вы попали к нам?» -заинтересовался Батюшка. Я ответила. Батюшка стал расспрашивать меня: «Откуда я? Кто мои родные? Зачем я приехала в Москву? Где и как живу сейчас?». Батюшка долго говорил со мной.

Промысел Божий был виден мне: ведь это был ответ Господа на муки сердца. Какое счастье было встретить человека, который так тепло и участливо отнесся к тебе. Поняла я, что Господь привел меня сюда, на душе стало мирно и тепло. Любовь и доверие к Батюшке загорелись во мне.

Батюшка сказал, что мне нужно поговеть и назначил день, когда я должна была прийти к нему перед всенощной. Он подробно указал мне номер дома и квартиры, описал дом и самый вход к нему.

В назначенный мне день, около шести часов вечера, я постучала в дверь к Батюшке во втором этаже. Выглянула матушка, и на мой вопрос о Батюшке, ответила, что Батюшка собирается в церковь. Она попросила меня подождать. В ее взгляде и движениях чувствовалась торопливость и недоверие. Стоя на лестнице, я испытывала некоторую неловкость. Скоро вышел Батюшка. «Поздно Вы пришли, придется уж в церкви исповедаться»,- сказал он, и мы вместе пошли в церковь. Началась служба. Я подошла к исповеди. Исповедовал Батюшка на клиросе за ширмой. Ширму я встретила здесь впервые. Мне это понравилось. Исповедников, кроме меня, не было. Батюшка стоял перед аналоем, лицо его было серьезно. По первому же вопросу, обращенному ко мне, для меня стала очевидной его прозорливость. Я почувствовала себя перед лицом Божиим, и страх овладел мною. Такая я маленькая, — маленькая была перед Батюшкой. Только этот один момент у меня и сохранился в памяти. Что было после исповеди, как я причащалась — ничего не помню.

Напряженное состояние в течение нескольких дней перед этим в связи с приглашением Батюшки разрядилось не тем, что я исповедовалась у него на дому — о возможности чего я по простоте своей и не догадалась, поскольку Батюшка не сказал мне прямо, а тем, что батюшка проник мне в душу. И снова я почувствовала Промысел Божий. Меня стало тянуть в Толмачи.

С самых первых дней знакомства с Батюшкой, я почувствовала в нем любовь к своим пасомым. Точно матери к детям — свойство редкое в людях. В ответ я потянулась к нему, как цветок к солнцу, как дитя к матери, и не ошиблась. В нем я нашла отца и мать. Удивительно совмещались в Батюшке черты духовного мужа, имевшего разум совершенный и чадолюбивой матери. Образ матери, любящей своих детей, Батюшка постоянно лелеял в себе, и все его проповеди в толмачевские года звучали выражением этой любви «Яко кокон собирает птенцы свои под крыле»… Постепенно, постепенно в течение моего семилетнего пребывания в Толмачах растопил Господь через Батюшку лед на сердце моем, снял камень с души: много любви дал мне Батюшка.

В общежитии у меня были друзья и недруги. Друзья — это те студентки, которые хорошо занимались, дружно жили между собой и не чуждались храма, вернее не были враждебны к нему. А недруги — это небольшая группка не устроившихся учиться девушек, которые днем продавали папиросы, а вечером лежали в кроватях, лузгая семечки и смеясь с окружавшими их студентами. Их беседы зачастую затягивались до трех часов ночи. Не долго думая я, подкрепляемая своими единомышленницами, высказалась за то, что ночные часы должны соблюдаться для сна, для чего прием посетителей должен быть ограничен 12-ю часами ночи, что пол нужно подметать, а картофельные шкурки и чайники со стола убирать, для чего назначить дежурства. Это прошло в жизнь. Но зато мои противницы скоро нащупали во мне больное место: они стали интересоваться, куда я ухожу по утрам и откуда так поздно возвращаюсь по вечерам.

Своими интересами я ни с кем не делилась. Язвительные замечания, едкие насмешки стали меня одолевать настолько, что я рассказала Батюшке, прося совета, что мне отвечать на вопрос, где я была. «Где была? — возмутился Батюшка, — скажи в блудном доме. Куда хочу, туда хожу». Меня точно варом обдало, никак я не ожидала такого ответа… Вхожу в общежитие. Это произвело такое впечатление, что все разом затихло. На следующий день студентки с восхищением говорили мне, как это умно и остро сумела я дать отпор «девчонкам», а я сама изумилась, как это вышло, что-то, что было противно моему разуму и совести, вдруг неожиданно помимо моей воли оказалось в моих руках самым действительным средством, направленным не в бровь, а в глаз. С этих пор травля как будто прекратилась, но ненадолго.

Хорошо помню я день, когда я вошла в семью толмачевцев. В прощеный день, после вечерни и чина прощения с коленопреклонением, произведшим на меня большое впечатление, Батюшка сказал мне: «Ты сейчас пойдешь ко мне». Я подумала, что у Батюшки есть ко мне поручение и отошла в сторону, чтобы его подождать. «Вот иди за ними, — сказал снова повернувшийся ко мне Батюшка, указывая на выходивших из храма людей. «Ты знаешь их? И Батюшка назвал несколько имен, — вот смотри, куда они пойдут, туда и ты иди». Несмело, но радостно, пошла я сзади всех. Когда я вошла, все уже сняли пальто и оживленно беседовали. Меня встретила матушка, но будучи занята приготовлением к чаю, она поручила меня Юлии Вас. Среди всех собравшихся лицо ее выделялось особенной приветливостью и участием, и я от природы застенчивая как-то легче себя почувствовала в лучах ее улыбки. Этот момент, момент, когда Юлия Вас. протянула мне руку, ввела меня в круг толмачевской семьи, остался у меня в памяти.

Спустя два года, когда я уже вросла в Толмачи, полюбила богослужения, осознала свою греховность и почувствовала стремление к Господу, когда батюшка стал уже для меня духовным отцом, и каждое слово его воспринималось, как голос Божий, я пришла к нему на исповедь с вопросом.

«Спасет ли меня Господь?». «За без очество твое спасет тебя Господь», — с любовью ответил мне Батюшка. Точно нарыв во мне прорвался. Я рассказала Батюшке, что сомнений в вере, сомнений в самом бытии Божием я не испытала даже в годы юности, но я почти не верила в свое спасение. Я знала, что Господь премудр и благ, знала, что Господь пострадал за грехи всего человечества, но себя я считала настолько грешной, что о царстве небесном и думать не могла.

Спустя еще несколько времени, помню, в Пасхальную ночь, готовясь к св. Причастию и не вмещая милости Божией, снова спросила я Батюшку о возможности спасения и для меня. «Вот я ручаюсь тебе воскресшим Спасителем, — горячо воскликнул Батюшка, указывая рукою на образ Воскресения Христова, — что Господь силою крестной смерти своей и Воскресения сподобит тебя Царства Небесного, если до конца твоей жизни пребудешь ты в вере и терпении!». Мане так страшное стало от этих слов. С этих пор я стала верить в свое спасение.

Помню, говорил однажды Батюшка о том, что нельзя уходить из храма неуслышанными в молитве, немирными. Уходя, нужно верить в помощь Божию и предавать себя Господу.

Приехала я вскоре после этого в Толмачи в большом искушении. Душа точно не живая, молиться не могу. Всю службу простояла как каменное изваяние. Даже Евхаристические молитвы не расшевелили. «Что уж молиться. Грех один. И из греха мне не вылезти, и спасенья мне нет». День был преп. Сергия в сентябре. Начался молебен преподобному. А я и ему молиться не смею. Уже Евангелие прочел Батюшка. Скоро службе конец. Страшно мне стало время упустить, спохватишься да поздно будет. И в последний момент: «Преподобне отче Сергие моли Бога о нас, — рванулась душа, — помоги отче, укажи мне!».

Кончилась  служба, приложилась я ко всем образам, а мысли так и вздымаются, не могу сама решить. Будто и предаю себя Господу, а ответ мне все-таки нужен. Только верю, Преподобный не бросит. Берусь я за ручку двери, чтобы выйти из храма, и вдруг Батюшка выходит из алтаря и меня окликает. Такое внимание ко мне удивило и тронуло меня. Батюшка позвал на клирос, сел сам и мне велел сесть.  «Ну, расскажи, как живешь? Как спасаешься?». Я чуть не со слезами изложила свое затруднение.  Состояло оно в том, что я, пользуясь обедом в детском «Очаге», ужина дома не имела, а заменяла его чаем, вернее кипятком с белым хлебом, а в последние дни стала покупать сливочное масло и, как будто пристрастилась к нему. Совесть меня упрекала: все это грех, чрево, плоть. Батюшка улыбался.  Его улыбка совсем не соответствовала темной туче, меня облегавшей. Спросил меня Батюшка, как часто и как много я покупаю хлеба и масла, благословил удвоить и с миром отпустил. Искушения как не бывало. Вера к Преподобному меня не посрамила, прозорливость Батюшки была мне очевидна.



Поделиться:

Вера Владимировна Бородич

Vera Borodich tРодилась она в 1905 году в Москве в семье служащего. Училась в гимназии, окончила среднюю школу, Ленинградский государственный университет (факультет языкознания), аспирантуру. Вера Владимировна Бородич стала видным специалистом по славянским языкам.

Вот как вспоминает сама Вера Владимировна о том, как она стала прихожанкой Толмачевского храма:  

«Двенадцати лет стала я интересоваться религией, ходить в церковь, читать Евангелие. С шестнадцати лет ходила в храм Христа Спасителя, познакомилась с отцом Александром Хотовицким* и стала его духовной дочерью. После его ареста в 1922 году я осталась без духовного руководства, охладела к религии, однако ненадолго.

Подробнее...

Оглавление