Преподобный Алексий Зосимовский

В 1867 году митрополит Филарет назначил диаконом Николо-Толмачевского храма Федора Алексеевича Соловьева (святой праведный Алексий Зосимовский). 

Сразу отметим, что Федор Алексеевич Соловьев, был, безусловно, самым значительным из всех священнослужителей, когда-либо служивших в храме святителя Николая в Толмачах. Роль его была весьма велика в истории всей Русской Православной церкви начала ХХ века. Отец Федор родился 17 января 1846 г. в семье протоиерея Алексея Петровича Соловьева, настоятеля храма преподобного Симеона Столпника, что за Яузой. Мальчика при крещении назвали в честь великомученика Феодора Тирона.

Его отец – Алексей им Петрович Соловьев (1804 – 1882), был потомственным священником, родом из города Дмитрова. Супруга его Мария Федоровна умерла в 1854 году, когда Федору исполнилось только 8 лет. После смерти жены забота о детях легла на плечи отца. Полнейшей откровенности и послушания он добивался от них только лаской и нежностью. Огорчить отца было для детей настоящим мучением. От него они унаследовали главное – христианскую любовь к Богу и людям.

Федор боготворил отца: его личность и образ жизни были основой нравственного и духовного становления будущего старца. Федор строго постился с самого раннего возраста, как себя помнил. Он с малых лет прислуживал в алтаре своему отцу, выходя со свечой и подавая кадило.

С детства Федор отличался серьёзностью, не шалил, уклонялся от веселого общества и шумных развлечений. Сестры уважали и слушались его. Частенько дети в спорах обращались к нему с просьбой, чтобы он их рассудил. Фёдор был очень музыкальным, у него были отличные слух и голос, и, научившись играть на рояле, он исполнял церковные песнопения, пел в церковном хоре.

Федор пошел по стопам отца и избрал путь служения Господу. Начальной грамоте он учился у своего будущего тестя, диакона церкви во имя святого Климента папы Римского на Варварке отца Павла Смирнова.

После окончания Андрониевского духовного училища он поступил в Московскую духовную семинарию, которую и окончил в 1866 году. Фёдор Соловьёв завершил семинарское образование по первому разряду, вторым в списке выпускников, хотя учеба давалась ему нелегко. Он отдавал ей все время, исключив постороннее чтение и всякие развлечения. Свой день юноша начинал с чтения главы из Евангелия и Апостола. После семинарии Федор не стал поступать в Духовную Академию, потому что не чувствовал в себе особого призвания к богословской науке. Он хотел служить Господу в скромном звании приходского дьякона в кругу «домашней церкви».

Перед получением сана Фёдор Алексеевич женился на любимой с детства Анне Павловне Смирновой, старшей дочери отца Павла Смирнова. 12 февраля 1867 году состоялось их венчание. Ко времени свадьбы невесте было только 16 лет. А 19 февраля того же года отец Федор в Чудовом монастыре был рукоположен в диакона. Митрополит Московский Филарет (Дроздов) назначил отца Фёдора в храм Святителя Николая в Толмачах, где служил друг его отца – Василий Петрович Нечаев.  

Молодой отец Фёдор Соловьёв

Молодая семья поселилась в церковном деревянном доме в Большом Толмачевском переулке, где тогда находились квартиры для настоятеля храма и диакона. Все понравилось молодому дьякону на новом месте жительства, и тихие улочки, и прихожане, и прекрасный храм, и доброжелательный благочестивый настоятель. Первые годы пребывания в Толмачах были самыми благостными. Семейная жизнь складывалась благополучно. Любимая жена Аннушка была кротка и добра. Будучи живой и общительной, она с удовольствием ходила в гости и принимала друзей у себя. Отец Фёдор купил фисгармонию, научился играть на ней и исполнял различные пьесы, отрывки из опер, романсы и, конечно, церковную музыку. Часто пел под собственный аккомпанемент. У него был очень приятный бархатный баритон. 23 июля 1868 года у отца Федора родился сын Михаил.

Прихожанам и настоятелю новый диакон также пришелся по душе своей скромностью, отзывчивостью, почтительным отношением к старшим, благоговейным служением, великолепным бархатным басом и отличным слухом.

На жизнь и духовное совершенствование отца Фёдора, безусловно, оказал огромное влияние настоятель храма отец Василий, который сразу почувствовал высокие духовные качества молодого человека, он полюбил молодого диакона и стал относиться к нему по-отечески. Федор Алексеевич был еще молод и совершенно неопытен в церковных делах. Отец Фёдор огорчался, когда не все получалось, даже плакал, сетуя на свою неловкость. Настоятелю пришлось учить его всему, начиная с того, как носить облачение, обращаться с причастниками, кончая всеми тонкостями совершения богослужения.

Однако на пятом году супружества горе вошло в дом отца Фёдора. Его жена Аннушка простудилась. Простуда перешла в скоротечную чахотку, и через шесть недель в январе 1872 года она скончалась. Для отца Феодора это был страшный удар. Когда отпевали Анну Павловну, у отца Фёдора не было сил служить. Он стоял рядом с гробом, неотрывно смотрел на любимое лицо, и слезы катились по его щекам. Начиналась иная, одинокая, жизнь, полная тоски и сожалений. Отца Фёдора одолевала безысходная тоска, он запирался дома и плакал. Немного отвлекала музыка: он играл на фисгармонии или пел грустные романсы.

В это время с особой силой проявилась любовь и забота отца Василия о своем дорогом дьяконе. Он загрузил его работой в редакции «Душеполезного чтения», и тому пришлось трудиться даже вечерами. Людям, жалевшим диакона, отец Василий объяснял, что для того сейчас в работе облегчение. Редакционные заботы пробудили интерес к литературной деятельности, и отец Фёдор стал писать в журнал статьи, некоторые из которых были изданы отдельными брошюрами. Первым печатным трудом отца Фёдора стала краткая история Николо-Толмачевской церкви, написанная по материалам церковного архива, которая до сих пор не потеряла своей актуальности. Последней печатной работой уже не отца Федора, а старца Алексия была статья в мартовском номере журнала «Душеполезное чтение» за 1899 год в связи со смертью П.М.Третьякова.

Преодолев мешавшую ему природную неловкость и неповоротливость, отец Федор добился образцового церковного служения. Он был небольшого роста, но с хорошей осанкой, ходил степенно, с достоинством, кадил, крестился и кланялся истово, его чтение было выразительным, четким, слова были слышны и понятны всем стоящим в храме. Отец диакон любил петь вместе с хором.

Отец Фёдор всегда был необычайно благочестивым и усердным церковнослужителем: он приходил в храм первым, а уходил последним. Перед уходом обязательно обходил, не спеша, весь храм и молился, кладя поклоны перед каждой иконой. Епископ Виссарион вспоминал впоследствии, что как он ни старался порой придти в храм раньше дьякона, ему это ни разу не удалось.

Известные впоследствии писатели Иван Шмелев и Николай Дурново, которые в то время учились в соседней 6-й гимназии, всегда тепло вспоминали о годах учебы и о добром диаконе отце Фёдоре, приходившем в гимназию служить молебны по праздничным дням. Они также часто встречали его, идя на уроки, когда отец диакон шел после ранней обедни, окруженный толпой нищих, щедро оделяя их милостыней. Кроме такой ежедневной раздачи денег нищим, отец Фёдор вообще всегда помогал беднякам, никому из просивших не отказывая. Многие приходили к нему домой, и всех он кормил. На Пасху отец Федор христосовался со всеми бедняками, несмотря на их неряшливый вид и рваную, грязную одежду. Однажды на улице диакон снял с себя верхнюю рясу и отдал дрожавшему от холода бедняку. У отца Фёдора как-то украли хорьковую шубу, все начали волноваться, а он сказал: «Ну что же случилось? Взяли у меня одну шубу, а у меня есть другая. Пошлите за ней. Вот и все». Он был настоящим бессребреником.

Смирение отец Фёдор всегда считал, важнейшим условием спасения, часто указывая на слова Исаака Сирина о том, что смирение может спасти и без дел, а дела же без смирения не спасут.

Отец Фёдор очень много читал: богословские статьи в духовных журналах, святоотеческие творения, другую религиозную литературу и, конечно, ежедневно – Священное Писание. Художественные произведения он не любил, Л.Н. Толстого резко осуждал, говоря, что тот отчуждает людей от Церкви. Прочитав по совету друзей «Братьев Карамазовых» Ф. М. Достоевского, он сказал, что ему понравились страницы о старце Зосиме, но вообще в романе много грязи.

Кроме богослужений в храме, отец Фёдор участвовал вместе с отцом Алексием Мечевым, тогда еще диаконом, в народных чтениях. Одновременно он безвозмездно преподавал Закон Божий в сиротском приюте, а также в частном приюте Смирновой и в нескольких домах прихожан, в частности в доме Соллогуб-Самариных.

В 1891 году на месте старого деревянного дома для причта построили новый кирпичный, более просторный. Небольшой, но уютный садик около дома был сохранен. В новом доме были устроены две квартиры: для священника – из девяти комнат и для диакона – из шести. Отцу Фёдору, жившему с сыном Михаилом, оканчивавшим Московское Императорское техническое училище, жить стало просторней, и это вскоре пригодилось, т.к. заболела теща, Анна Фёдоровна. Ухаживать за ней было некому, и отец Фёдор взял ее вместе с младшей дочерью в новую квартиру.

7 апреля 1892 года по единодушному желанию причта и прихожан, а также по благословению митрополита Московского Леонтия (Ивана Алексеевича Лебединского), был отпразднован 25-летний юбилей служения отца Фёдора в Николо-Толмачевском храме в сане диакона.

Ему преподнесли икону святителя Николая в богатой ризе и приветственный адрес от благодарных сослуживцев и прихожан: «Высокочтимому священно-диакону Федору Алексеевичу Соловьеву в память двадцатипятилетнего благоговейного и полезного служения при церкви Святителя Николая, что в Толмачах от глубокоблагодарных священно-церковно-служителей, ктитора и прихожан.1867 – 19 февраля – 1892 г.» Адрес этот был написан настоятелем храма Д.Ф. Касицыным, украшен рисунками Васнецова и подписан самыми уважаемыми прихожанами: старостой Козьмой Васильевичем Козловым, почетными гражданами г. Москвы Николаем Протопоповым, Павлом Михайловичем Третьяковым, Александром Лосевым, Никитой Колгановым, Иваном Булочкиным, Николаем Щербачевым, Василием Ивановичем Новиковым, Евгением Кузмичем Шустовым, Василием Цыгановым, Иваном Крыловым и другими. В нем, в частности, говорилось следующее:

«Честнейший и Высокоуважаемый отец священнодиакон Федор Алексеевич! В книге Деяний апостольских об архидьяконе Стефане и прочих первых дьяконах первенствующей Церкви Христовой выразительно замечено, что они были «исполнены Духа Свята и премудрости» (6.3.) и об их деятельности повествуется несравненно более чем о жизни многих пресвитеров и епископов. В последующей истории Церкви Христовой встречаются нередкие примеры, что лица, в иерархическом отношении бывшие только дьяконами, оказывали влияние на Церковь несравненно большее. И Вы, высокочтимый Федор Алексеевич, состоя в сане только священнодиакона, на самом деле действительно и истинно, по силе своего влияния, как бы местоблюститель сего святого храма Божия. Без Вашего указания и совета с Вами ничего в нем не делалось и не делается... И надежды всего прихода почиют именно на Вас, все уверены, что Вы все предусмотрите и совершите во всякой святыне и со страхом Божиим, как пред лицом Самого Всевидящего Господа, что к Вам и смело, и со всей откровенностью может обращаться каждый и во всякое время, что Вы любвеобильно выслушаете его, от искреннего и доброго сердца подадите добрый совет и окажете всякое содействие и вспомоществование каждому по мере надобности и возможности. И будущее наше попечительство о бедных нашего прихода не может найти лучшего представителя и исполнителя, как именно Вас. Торжественное и благоговейнейшее священнослужение Ваше и умилительное чтение молитв и канонов невольно располагают к усердной и горячей молитве. Постоянный страх Божий, опасение, как бы и в малом не согрешить пред Богом, отрезвляет и мало заботящихся о своем спасении. Всегда первым являетесь Вы в храм Божий и последним оставляете его, принимая на себя с любовью все труды для храма Божия и благолепия священнослужения...». В настоящее время этот адрес можно видеть в левом приделе храма Святителя Николая в Толмачах.

После ухода отца Василия прихожане хотели, чтобы священником стал диакон Фёдор Алексеевич. Они просили его об этом, предлагали ходатайствовать за него перед епархиальным начальством. Но отец Фёдор решительно отказался: он считал себя не вправе быть преемником отца Василия и по своей скромности полагал, что для такого прихода, как Толмачевский, нужен более мудрый и образованный настоятель.

Все, что Фёдор Алексеевич видел достойного у себя в родном доме, в лице своего бесконечно уважаемого и любимого отца, и потом, в долгие годы диаконского служения в Николо-Толмачевском храме, конечно, складывалось в сокровищницу его сердца.

И так, постепенно, в тиши одного из глухих переулков Замоскворечья, в скромном немноголюдном Толмачевском приходе, возрастал будущий великий старец-подвижник, к которому потом потянулось множество скорбящих и обездоленных людей со всех концов необъятной России.

В ту пору в Успенском соборе Московского Кремля начались перемены: митрополит Московский Сергий решил восстановить в нем древнее, так называемое «столповое» пение, при котором вместо псаломщиков на клиросе поют пресвитеры и диаконы в унисон. Увеличили в соборе штат клириков, стали искать по приходам голосистых дьяконов.

Владыка Сергий знал о прекрасном Толмачевском дьяконе и пригласил его пресвитером к себе в Успенский собор Кремля. Приглашение служить в Кремле было признанием высоких духовных и служебных качеств отца Фёдора, но сначала он, по своему великому смирению, отказался. Однако, позднее, поразмыслив, отец Фёдор все-таки согласился. И в мае 1895 года отец Федор покинул Николо-Толмачевский приход после двадцативосьмилетнего служения.

4 июня 1895 года отец Фёдор был рукоположен во пресвитера и определен в штат главного Собора России. Причт собора участвовал во всех богослужениях по случаю важных событий, отмечавшихся в Кремле. Так, отец Фёдор участвовал в 1897 году в торжественных богослужениях при открытии и освящении памятника императору Александру II.

Некоторое время отец Фёдор пел в «столповом» хоре, а затем его перевели служить литургию и прочие службы. Отец Фёдор пользовался в Соборе всеобщей любовью и уважением. В Успенском соборе отец Фёдор служил, как всегда, благоговейно, истово и не спеша, часто внеочерёдно, за других. Если служил другой клирик, он молился в алтаре. Из всех святынь собора больше всего он любил дивную Владимирскую икону Божией Матери. Утром, войдя в собор, отец Фёдор первым делом подходил к образу Владимирской иконы Божией Матери и молился перед ней, затем шёл в алтарь. После литургии он с радостью служил молебны перед великой иконой, а вечером, покидая собор и, по своему обычаю, обходя с молитвой и поклонами все святыни, обязательно задерживался перед любимым образом Владимирской, прося Богородицу о помощи и заступничестве.

Вот как вспоминал впоследствии старец Алексий о том времени: «Войдешь, бывало в собор в три часа ночи для служения утрени, и благоговейный трепет охватывает тебя… Всюду тишина. Москва еще спит… В таинственном полумраке храма перед тобой встает вся история России… Чудится покров Божией Матери от Владимирской иконы в годины бедствий, проходят тени святителей московских – защитников Отечества и столпов Православия… И хотелось мне тогда молиться за Русь и всех верных чад ее, хотелось всего себя посвятить Богу и уже не возвращаться в суетный мир». О своем служении в Успенском соборе старец Алексий всегда вспоминал, как о светлом времени своей жизни, говорил при этом, что собор – центр Кремля, духовный центр Москвы и России.

Уже через два года по принятии им священнического сана он был единогласно избран духовником соборного причта, а ещё через год, незадолго до ухода в монастырь, стал протопресвитером и был награжден камилавкой.

Однако постепенно ему стали в тягость и соборная обстановка, и торжественные службы, – времени для уединенных занятий оставалось немного. Он давно ушел бы в монастырь, в тишину и безмолвие, но надо было поставить на ноги сына, содержать тещу и свояченицу. Наконец, Господь определил все так, что давнее желание смогло осуществиться. В апреле 1897 года его теща скончалась, свояченица получила хорошее место, а сын завершил учебу и женился на Ольге Петровне Мотовой, дочери богатого лесопромышленника.

Первоначально отец Фёдор не знал о Зосимовой пустыни. Он просто искал подходящее место для строгого затвора и мечтал о Параклите, пустыньке в лесах за Троицей. Устав там был строгий, подвижнический, женщин в обитель не пускали. Он даже посетил этот скит, все ему там оказалось по душе, и он получил от игумена Параклита благословение на приход туда. Но Господь определил ему другое место. Перед повторной поездкой в Параклит, отец Фёдор случайно повстречал в Лавре иеромонаха Товию (Товия Цимбал, – наместник Лавры в 1904-1915 годах), который указал ему на сырой климат Параклита и посоветовал ехать в Зосимову Пустынь, которая находилась близ станции Арсаки, недалеко от Сергиева Посада. Отец Федор последовал его совету и поехал на станцию Арсаки.

« …Пока я ждал лошадь, – вспоминал впоследствии старец, – стою на платформе, смотрю в лес, вижу: из леса выходит высокий старый иеромонах и направляется к станции. Проходит мимо меня и идет к кассе брать билет. Я к нему подхожу, спрашиваю:

– Не из Зосимовой ли пустыни? – Да, – отвечает, – из Зосимовой.

– Не настоятель ли обители? – Нет, я в ней сторож, – смиренно отвечает он.

Это был отец Герман наш теперешний игумен. Тогда я назвался и говорю, что слышал про Зосимову пустынь и очень бы хотел в ней помолиться. Отец Герман очень этому обрадовался и говорит:

– Мне необходимо, отец протоиерей, в Москву съездить по делам, но вы меня непременно дождитесь, я уже завтра обратно буду.

На следующий день приехал отец игумен… Я сказал ему, что у меня давно уже тяготение к монашеству, что я решил теперь осуществить это намерение и что если Богу будет угодно и он благословит, то я желал бы принять монашество в Зосимовой пустыни. Я спросил его примет ли он меня в число братии.

– Нет, – ответил мне на это отец игумен, – вам, отец протоиерей, и таким как вы, совсем другая дорога нужна. Жизнь наша убогая, скромная, а вы не к такой жизни привыкли в столице.

– Я ищу уединения,– ответил я ему на это, – и мечтал о Параклите, но там климат слишком сырой, а я по здоровью сырость не переношу. Здесь у вас я провел два дня и очень мне все нравится, хотел бы остаться.

Отец Герман помолчал немного и потом вдруг спрашивает:

– А что есть самое главное для инока? – Смирение, – ответил я ему.

И вижу, как от моего ответа просияло лицо отца игумена, и он тихо сказал:

– Да, он из наших…»

Отец Герман Гомзин

Так решилась его судьба. Получив благословение свыше, протопресвитер Фёдор Соловьев ушел из Успенского собора в октябре 1898 года, прослужив в нем три года и четыре месяца.

30 ноября 1898 года отец Феодор был пострижен игуменом Германом в иеромонаха с именем Алексий, в честь Святителя Алексия, митрополита Московского. День его Ангела празднуется 12 февраля. Именно в этот день 31 год тому назад состоялось его венчание с Аннушкой.

Зосимова Пустынь

Отец Герман, принимая в свою обитель всеми уважаемого протопресвитера Успенского собора опасался, что у того могли проявиться гордость и самомнение. И он сразу начал смирять инока Алексия. Обращались с ним сурово, ставили во время службы ниже братии, облачения давали самые плохие. Первыми послушаниями его были клиросное пение. Часто приезжавшие в то время в пустынь богомольцы говорили, что, когда отец Алексий пел с хором, его редкий бархатный баритон придавал Зосимовскому пению какое-то особенно торжественное звучание.

Вскоре отец Герман стал духовником отца Алексия и впоследствии исповедовал его до конца жизни. Он узнал высокие душевные качества инока, его искреннее смирение и богатый опыт священнослужителя, понял его светлую душу. Настороженность сменилась уважением, а затем и большой любовью. Отец Алексий отвечал ему взаимностью.

Число исповедников у отца Алексия постоянно увеличивалось, его духовными детьми стали многие молодые монахи. Через несколько лет он стал духовником и самого игумена Германа.

После кончины преподобного Варнавы (Меркулова) из Гефсиманского скита в феврале 1906 года, многие его духовные чада обратились за духовным окормлением к отцу Алексию.

Первые годы пребывания в монастыре были сопряжены для отца Алексия с большими трудностями и огорчениями, но братия монастыря считала их благодатными для себя, потому что посторонний народ почти не бывал в пустыни и отец Алексий оставался безраздельно с монахами.

Уроки смирения, преподанные отцу Алексию игуменом Германом, не прошли даром. Кому бы отец Алексий ни доставлял нечаянно или по рассеянности самой малой неприятности, он кланялся в ноги и просил прощения. Он поступал так со всеми, в том числе и со своими учениками, и с келейником.

Игумен отец Герман, увидев, как много людей стало приходить к отцу Алексию, отменил все другие послушания, назначив ему только старчество и духовничество. Отец Алексий привлекал людей как замечательный духовник, чуждый корысти и гордости, лицеприятия и человекоугодия, праведник, благоговейный молитвенник, нежный целитель душ, прозорливец, постник и труженик, к славе Божией ревнивый, к людям добрый. Батюшка всегда был ласков и приветлив. По свидетельству многих его духовных чад, старец был больше похож на мать, чем на отца, – столько ласки и нежности, столько терпения он проявлял ко всем. К нему, как к свету, стремились самые разные люди: архиереи, государственные деятели, священнослужители, монахи, военные, врачи, чиновники, учителя, профессора и студенты, рабочие и крестьяне. Особую группу его посетителей составили педагоги и студенты Московской Духовной Академии, которые появились у него одними из первых.

Его известность среди людей, ищущих духовного наставления росла не по дням, а по часам. Иногда отцу Алексий приходилось принимать народ почти безвыходно по многу часов. Со временем пришлось ввести специальные билеты для исповедников: 110 билетов на два дня.

Летом 1909 года в Троице-Сергиевой Лавре состоялся монашеский съезд, и старец Алексий был среди его участников. Его голос имел там большое значение, и большая часть постановлений была сделана под его непосредственным влиянием.

Можно сказать, что он, безусловно, оказал решающее влияние на становление и развитие известнейших деятелей Русской Православной Церкви начала ХХ века. В числе окормляемых им духовных чад было много в будущем канонизированных святых, в том числе: священномученик архиепископ Иларион Троицкий, священномученик епископ Серафим Звездинский, священномученик епископ Игнатий Садковский, преподобномученица Великая Княгиня Елизавета Федоровна, его келейник преподобномученик иеросхимонах Макарий Моржов, протоиерей Новодевичьего монастыря священномученик Сергея Лебедев, священномученик протоиерей храма Святителя Николая в Толмачах Илья Четверухин.

Духовными чадами старца Алексия была и целая плеяда известных священнослужителей: архимандрит Чудова монастыря Арсений Жадановский, архиепископ Феодор Поздеевский, архиепископ Варфоломей Ремов, матушка Фамарь (в миру грузинская княжна Т.А.Марджанова), отец Павел Флоренский, протоиерей Сергий Булгаков, протоиерей Петр Ильич Лагов – настоятель храма Григория Неокесарийского на Полянке. Кроме того, у него окормлялись известные религиозные писатели: Николай Николаевич Дурново, Павел Иванович Новгородцев, смотритель Успенского собора в Кремле Александр Викторович Пороховников и множество других верных христиан, которые пронесли свою святую Веру в самые тяжелые годы жизни нашей Родины.

«Вид старца был благолепен: длинные, волнистые и совершенно седые волосы, глубокие, ясные, черные большие глаза, которые смотрели, казалось, прямо в глубь твоей души. Старец поразил меня своей аскетической наружностью»,- вспоминала Е.Л.Четверухина.

Здоровье старца Алексия пошатнулось, т.к. он буквально изнемогал от непрерывного потока страждущих. И Батюшка стал просить об уходе в затвор. В конце концов, было принято решение об уходе его в полузатвор и ограничении потока исповедников. 3 февраля 1908 года старец ушел в полузатвор, сначала временно, до Пасхи.

Вход в его избушку был закрыт для всех мирян, кроме семейства сына. Даже братия могла входить на откровение только в определенные часы по пятницам. Мирских исповедников старец Алексий принимал в церкви только по субботам и воскресеньям. В полузатворе Старец Алексий был с 1908 по 1916 годы.

Трагедия начавшейся войны 1914 года глубоко поразила открытое всем скорбям любящее сердце старца Алексия. В июне 1915 года Старец серьёзно заболел: у него был сильный сердечный приступ. Болел он долго и тяжело. Только в конце августа Старец почувствовал себя лучше и снова стал принимать посетителей.

Стремление к безмолвию, потребность уединиться, чтобы сосредоточиться на внутренней молитве, а также телесная немощь вынудили старца Алексия просить разрешения уйти в полный затвор. Его просьба была частично удовлетворена в феврале 1916 года, когда он ушёл в более строгий полузатвор. Исповедников из братии старец принимал в церкви только по субботам и воскресениям, но для мирян стал уже недоступен.

Наконец 6 июня 1916 года семидесятилетний старец получил разрешение уйти в полный затвор. В последний день старец принимал народ безвыходно с 3часов утра до 12 часов дня. Собравшиеся в обители для прощания духовные чада старца решили помолиться сообща о здравии и спасении   дорогого Батюшки и о даровании ему благодатной помощи в его новом подвиге. После молебна отец Илья Четверухин сказал в прощальном слове:   «Мы делили с вами наши радости и горе, отдавали на суд всю нашу жизнь со всеми ее житейскими мелочами. С самым нежным, с самым внимательным, прямо-таки материнским участием относились вы всегда ко всем нам. Вы нас окормляли, и назидали, и умудряли, и просветляли, и очищали, и укрепляли, и утешали, и согревали огнем своей веры и любви. Благодарим вас, батюшка, от всей души за все, за все, что вы для нас сделали. Не на бездействие и покой уходите вы, а на еще большие подвиги молитвы, самоуглубления, сосредоточенности. Батюшка, мы будем стараться помнить ваши уроки, будем стараться спастись, и, Бог даст, в будущей.

В газете «Московские ведомости» так писали в эти дни о старце Алексии: «В наши дни безверия, осмеяния Православия и вообще всего духовного… дивными, таинственно привлекательными светочами являются такие русские подвижники, как навеки скрывший свое лучезарное лицо от мира иеромонах Алексий».

В затворе старец поселился на втором этаже братского корпуса. Его келья размещалась вплотную к алтарю надвратной церкви Всех Святых, и батюшка через особую дверь мог входить прямо в алтарь, не показываясь прихожанам. По правилу жизни в затворе отец Алексий каждый четверг исповедовался и каждую пятницу причащался. Старец считал таинства исповеди и причастия самыми важными для спасения души и относился к ним с величайшим благоговением.

Надвратная церковь Зосимовой пустыни

15 июля 1917 года в Троице-Сергиевой Лавре открылся предсоборный монашеский съезд. Старец Алексий принимал в нём участие и был избран членом Всероссийского Поместного Собора. Собор 1917 года стал самым ярким событием жизни старца Алексия. После тех трагических изменений, которые произошли в России в конце октября 1917 года, было решено безотлагательно восстановить на Руси Патриаршество. Когда в октябре 1917 года начались ожесточенные сражения, Кремль находился под постоянным обстрелом. «Пока я читал утренние правила, в мою келью влетел в окно снаряд, но, слава Богу, не убил меня, хотя пролетел совсем близко», – вспоминал Старец.

Отец Алексий перешел с другими соборянами жить в монастырский подвал. «Целую неделю скрывались мы в подземелье, как в катакомбах, и как-то особенно чувствовали Бога». Сразу после взятия Кремля большевиками вход на его территорию был ограничен: все ворота были закрыты и выставлены караулы».

Избрание Патриарха было назначено на воскресенье 5 ноября в храме Христа Спасителя. 30 октября были избраны три кандидата в Патриархи: архиепископ Харьковский и Ахтырский Антоний (Храповицкий), архиепископ Новгородский и Старорусский Арсений (Стадницкий) и митрополит Московский Тихон (Беллавин). Избрание Патриарха должно было решиться жребием. Вынуть жребий поручили старцу Алексию.

Во время литургии из Успенского собора была принесена чудотворная Владимирская икона Божией Матери, Заступницы Москвы и России. По окончании божественной литургии из алтаря вышел молившийся там старец Алексий. В это время в храме служили особый, торжественный молебен, в котором просили Господа даровать Русской Православной Церкви так необходимого ей доброго и мудрого пастыря. Старец стоя на коленях перед горячо любимой иконой, трижды перекрестился, не глядя, протянул дрожащую руку и вынул из ларца записку. Митрополит Владимир внятно прочел:

– «Тихон, митрополит Московский». И протодьякон Розов подхватил: «Великому Господину и Отцу нашему, Святейшему Патриарху Московскому и Всероссийскому Тихону, Многая лета!»

Раздался возглас митрополита: «Аксиос!», который потонул в единодушном «Аксиос!.. Аксиос!..» духовенства и народа…» .

Итак, после 214-летнего перерыва возобновилось на Руси Патриаршество, и   первым Патриархом Московским и Всея Руси стал по Воле Божией Митрополит Московский Тихон.

С некоторыми перерывами старец принимал участие в работе Собора почти до самой Пасхи 1918 года, но незадолго до нее по немощи, был освобожден от посещений и вернулся в Зосимову пустынь.

Жизнь в тихой обители под мудрым управлением игумена Германа шла пока по-прежнему. Однако старец решил принять более высокий монашеский подвиг. И 28 февраля 1919 года иеромонах Алексий был пострижен в схиму. Имя у него осталось то же, но день Ангела стал праздноваться не 12 февраля, а 17 марта – в день святого праведного Алексия, человека Божия.

Старец Алексий в схиме

В это время над Зосимовой пустынью сгущались черные тучи. Особенно это чувствовалось после закрытия Троице-Сергиевой Лавры в ноябре 1919 г. В конце 1920 года Зосимова пустынь была превращена в сельскохозяйственную артель, и монахи уже не выполняли послушания, а просто ходили на работу.

17 января 1923 года после принятия схимы почил отец игумен Герман. Сразу же на следующий день после погребения игумена Смоленской Зосимовой пустыни из Александрова приехала комиссия для выполнения большевистского декрета о ликвидации всех монастырей. Вынужденно оставив теплый кров своей обители, где прожил двадцать пять лет без мирских забот, в молитвах и посте, отец Алексий оказался в очень тяжелом положении. Ему было уже 77 лет, его мучили болезни. А жить ему было негде. Старец со своим келейником отцом Макарием (Моржовым) переехал в Сергиев Посад. Два дня пожив в гостинице, они нашли приют в маленьком домике духовной дочери старца Веры Верховцевой, которая уезжала из Сергиева Посада, чтобы поселиться в Сарове, где ещё продолжалась монашеская жизнь. Духовные дети старца оказывали им посильную материальную помощь. Старец Алексий, когда ему что-то привозили, всегда смиренно кланялся и благодарил, говоря: «Я ведь теперь нищий, живу подаянием».

До 1925 года старец Алексий ещё немного ходил по комнаткам, несколько раз добирался до храма. Старец из последних сил старался вычитывать все дневные службы. Когда он уже не мог стоять, то вычитывал службы сидя.

Батюшка продолжал прилежно поминать на молитве живых и усопших и келейнику говорил, чтобы тот никому не отказывал и от всех просящих принимал записки и передавал ему. В свое время на проскомидии Старец около двух часов вынимал частицы по своему поминанию.

После 1927 года отец Алексий уже только лежал, с трудом поднимая голову, и шевелил пальцами правой руки. Принимал он только своих близких духовных чад и монахов, и то не всех.

Отец Алексий до последних дней своей жизни любил Толмачи, считал их лучшим местом на земле и часто вспоминал о них. Вот что рассказывает супруга отца Ильи Четверухина Евгения Леонидовна Четверухина о своем последнем посещении старца: « Это было в конце апреля 1928 года. Батюшка выражал живейший интерес ко всему, что происходило в его родном приходе… Прощалась, старец сказал: «Не забудь, передай отцу Илье низкий поклон и скажи, что я очень рад, что вы в Толмачах служите вместо меня». Всем детям старец послал со мной благословение».

19 сентября (2 октября ) в 8 часов утра старец по обыкновению причастился святых Таин. И вскоре после этого он тихо скончался».

Погребение было отложено до четвертого дня, т.к. народ так любил Старца, что люди день и ночь толпами стояли у гроба, даже дети подходили и целовали ему руки. Не было тут неутешного плача, как при мирских погребениях, все чувствовали, что это – праздник.

Погребён был старец 22 сентября 1928 года в Сергиевом Посаде на Кокуевском кладбище у алтаря храма Всех Святых. Позже, в связи с закрытием кладбища, прах был перенесён на новое городское кладбище. Перед смертью он многим говорил: «Когда вам будет тяжело, приходите ко мне на могилку»,– показывая, таким образом, что и после смерти его любовь будет помогать им.

Могила отца Алексия на Кокуевском кладбище

25 июля 1994 года, по благословению преосвященного Евлогия, епископа Владимирского и Суздальского, было совершено перенесение останков старца Алексия в возродившуюся Зосимову пустынь.

26 июля в Зосимову пустынь прибыл Патриарх Московский и всея Руси Алексий II. Святейший Патриарх совершил молебен местночтимому   святому Зосиме Владимирскому. Затем гроб с останками старца Алексия был перенесен с крестным ходом в Смоленский собор Зосимовой пустыни и поставлен в пределе во имя преподобных Зосимы и Савватия Соловецких.

Старец Алексий Зосимовский был причислен к лику святых угодников Божиих для всероссийского церковного почитания на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года.     День его памяти установлен в день его мирной кончины 2 октября.

 

Материал подготовила О.С. Четверухина